Коллектив Майнд - Страница 18

— За Элвиса! — Айзек поднял стакан.

— В нынешнее время надо быть сумасшедшим или очень крутым, чтобы бороться. Я готов, и я бу-у-удуу!

Байки шарахнул по столу так, что стакан подпрыгнул и разбился.

Глава шестая

«Коммуна» довольно спокойно относилась к протестным демонстрациям, которые со временем почти прекратились. Правонарушения были делом полиции, само Агентство старалось оставаться в стороне, не принимая открытого участия ни в каких конфликтах. На стороне «Коммуны» добровольно выступали вылеченные от смертельных болезней люди. Они и их родственники были самыми агрессивными сторонниками агентства, зачастую выходя на митинги протестующих с плакатами «Вы выступаете за нашу смерть!».

Довольно безобидное нападение, совершенное Мистером Элвисом-Анри, пресса громко называла терактом, который обсуждался целую неделю. Интерес подогревало само место преступления — спокойное респектабельное Монако, в криминальных сводках почти не всплывавшее и в прежние времена.

Когда в парижскую полицию в Департамент Оранжевой Энергии поступила итоговая сводка о расследовании монакского инцидента, она по большому счёту никого не заинтересовала. Только комиссар Пеллегрини, будучи главой отдела, был вынужден ознакомиться с документом, и взялся листать толстую папку. Обычный случай нападения, совершенный фанатиком-одиночкой. Скука.

Отец Пеллигрини был неаполитанцем, мать — француженка родом из Бордо, сам он и родился, и вырос в Париже, но считал себя больше итальянцем, унаследовав в характере черты обеих наций. По-итальянски быстрые импульсивные жесты легко уживались с мягкой французской деликатностью, когда было надо.

Лицо Пеллегрини было будто грубо вырублено из тяжелого гранита: мощные скулы, большой лоб. Широкие полоски мешков под небольшими карими глазами делали взгляд по-мужски брутальным и очень проницательным. Глубокие складки на чуть впалых щеках и вокруг рта создавали впечатление, что его ум находится в постоянном мысленном напряжении. Высокий и статный, по выправке было видно, что он бывший военный: Пеллегрини долго служил Африке, а потом пришел работать в полицию в отдел по борьбе с наркотиками.

Работал очень эффективно, мог стать главой департамента, но не вышло. Он считал, что в нем было все для того, чтобы взлететь на самый верх, и мешала только итальянская фамилия. Несколько раз были неплохие шансы, но каждый раз его кто-то обходил, и обязательно это был обладатель исконно французской фамилии, что постепенно взрастило в нем, в парижанине, злобу на соотечественников.

Однако его нелюбовь к ним была прерывистой, как пунктир. Чужим обижать французов он не давал. Как-то давно Пеллегрини смотрел футбольный матч, международный финал между Лондонским Арсеналом и Олимпик Марсель. Олимпик проиграл, пропустив в концовке два гола, которые забил игравший за Арсенал французский легионер. Пьяный болельщик англичан, сидевший в баре, бросил хамскую реплику, что только самые лучшие французы имеют право пахать на английских полях. Пеллегрини поднялся и одним несильным, но точным ударом свихнул тому челюсть. Полицейский — не полицейский, а кровь у него была настоящая, по-итальянски горячая.

Но, тем не менее, Пеллегрини все же недолюбливал чистокровных французов, особенно парижан, за их высокомерие по отношению к южанам-итальянцам, и отзывался о них иногда даже с чрезмерной жесткостью. Он полагал, что платит им той же монетой, относясь к ним так же, как они обращались с ним. Как и в последний раз, когда его снова отодвинули на второй план, а вакантное место начальника отдела по борьбе с наркотиками занял единственный настоящий друг — Жиль Готье. Пеллегрини считал себя более подходящей кандидатурой, и особенно обидно было уступить место лучшему другу.

И все-таки он, наконец, поднялся, став главой нового престижного Департамента ОЭ. Теперь все должно было измениться, Пеллегрини мог по-настоящему развернуться и показать себя во всей красе. Тогда он думал, что проведет остаток службы в жутко важной и увлекательной работе… Как же он ошибался.

Полгода спустя Готье из патриотических соображений сдал свою ОЭ. Он уговаривал и убеждал Пеллегрини пойти вместе с ним и другими офицерами. Убеждал, что они прекрасно заживут на океане где-нибудь в Бордо, в то время как их креатив будет дальше служить на благо отечества и мира. Пеллегрини отказался. Он, наконец, достиг своей мечты, да еще в таком перспективном новом департаменте и не готов был распрощаться со своей новой должностью.

Пеллегрини был рад, что не пошел сдавать ОЭ вместе с Готье, а теперь и не мог бы этого сделать, потому что подписал контракт о несдаче. Кто-то наверху спохватился, что полиция такими темпами останутся без качественных кадров, и ввел мораторий на скачивание ОЭ для высшего полицейского состава.

Первое время его работа была интересной, с новыми технологиями ловить преступников стало легко. Но очень быстро мощь «Коммуны» выросла настолько, что его работа превратилась в рутину. Да и не только его — практически всей полиции.

Пеллегрини без особого интереса читал отчет о нападении. У него возникла идея о том, что неплохо было бы оказаться под ласковым южным солнцем. Он решил съездить туда, на место "громкого теракта", пока еще свежи следы и есть в чем покопаться, с кем поговорить. Чем только не займешься от скуки, да и получится позагорать немного. Он позвонил в монакское Агентство и попросил ничего не трогать, пояснив, что выезжает для дополнительного расследования.